Форум о военно-исторической миниатюре, патворках, моделизме

Коротко об авторе:

Портрет Якуба Вальтера в возрасте 50 лет.

Якуб Вальтер родился в Вюртембергском городе Розенберг 28 сентября 1788 года. По профессии был каменщиком. В 1806 году вместе со старшим братом был призван на службу и поступил в батальон Ромига. Принял участие в войне с Пруссией 1806-1807 г., Австрией 1809 г., и в походе в Россию 1812 года. Оставшись в живых, он вернулся в Вюртемберг, где и прожил до конца своих дней, скончавшись 3 августа 1864 г. Свои воспоминания он написал для своей большой семьи и в 1856 г. отправил их сыну Альберту, эмигрировавшего в США. Позже воспоминания были приобретены, переведены на английский и опубликованы профессорами Канзасского университета Фрэнком Мелвином и Отто Спрингером в 1936 году.

Заранее приношу свои извинения читателям.
Я не профессиональный переводчик или корректор, раньше переводил лишь дословно сухой научный текст, и это является моей первой попыткой перевода сложной мемуарной литературы. Переводить довольно сложно, потому что пользуюсь и немецким и английским текстом. Перевод, безусловно, содержит огромное количество стилистических ошибок, и я искренне надеюсь на ваше понимание и помощь, что бы придать тексту более читаемый вид. Надеюсь, модератор сможет исправить ошибки, которые уважаемые форумчане смогут найти, и вместе мы создадим вполне пригодный литературный перевод этих интересных мемуаров. Если моя работа вызовет интерес, то в ближайшем будущем, в зависимости от свободного времени, собираюсь продолжить переводить следующие главы, и возможно другие мемуары, и все ваши критические замечания и пожелания только пойдут мне на пользу. Заранее спасибо!

Ждем с интересом. Но верить мемуарам, конечно, будет нельзя. Американцы что угодно придумать могут.

Кампания 1806-1807 года

Карта маршрута из издания 1991 года

В 1806 году вместе со множеством моих товарищей я был призван на военную службу и был отправлен в батальон фон Ромига, позднее названый полком фон Франкемона и Четвертым, который нес гарнизонную службу в Людвигсбурге [город в 12 км. к северу от Штутгарта, где располагалась резиденция правителя Вюртенберга]. Осенью, во время похода императора Наполеона и его союзников против прусского короля, вместе с полком я проделал долгий путь в Пруссию. Мы двинулись через Эльванген, Нюрнберг, Ансбах, Байройт, Плауэн, Дрезден в Саксонии, затем через Бунцлау в Гросглау в Силезии, где около трех недель простояли в гарнизоне.
В период с января по март, с половиной своего полка я должен был сопровождать несколько групп пленных пруссаков из Глогау назад через Кроссен, Франкфурт-на-Одере в Дрезден, где нас сменяли. Повсюду мы получали хорошие квартиры на постой, что держало меня всегда в хорошем настроении и добром здравии, несмотря на продолжающийся поход. Кроме того, мне было всего девятнадцать лет, вследствие чего мне часто приходилось участвовать в необдуманных и опасных делах. Во время возвращения в Глогау наш конвой вместе с баварским корпусом был окружен пруссаками в Бунцлау. Мы заперли все ворота и стали выискивать вражеских лазутчиков.
В доме, где мы остановились, мой товарищ захотел заставить хозяина выдать шпионов. Однако тот отказался это сделать, сидя всю ночь на лавке у печи и плача. Поскольку этот человек не хотел сознаться, солдат Хуммел решил запугать его: взял свою винтовку, взвел курок и выстрелил. Пуля прошла между мной и еще одним солдатом, застряв в стене. Я захотел рассказать об этом, чтобы показать, насколько солдаты были на взводе в тот момент.
Шпиона, которым оказался деревенский кузнец, притащили к кордегардии [помещение караульных у городских ворот]. У него нашли письма с приказом передать пруссакам информацию о нашей силе и численности. Тогда его положили на скамью, и он был высечен двумя или тремя капралами. Два человека держали его голову, и еще двое за ноги. После 150 ударов кожа на его заднице облезла, и его облили водой. Полуживой он больше не мог говорить. При каждом ударе лейтенант повторял ему: «это Баварский талер, это Вюртембергский талер» отчего постоянно заливался смехом. После порки, кузнеца положили на пол и застрелили. В тот день множество невинных горожан было избито прикладами.
Когда осаждающие нас пруссаки испугались и ушли, мы смогли продолжить наш путь в Глогау.
После того как я пробыл в Глогау один день, с частью моего батальона меня отправили сопровождать 19 повозок с деньгами, предназначавшихся для Великой Армии. Повозки были запряжены 6 и 4 лошадьми, и каждый день они вязли в грязи. Маршрут пролегал через Бреслау, а затем через польскую границу в Калиш, Позен, Гнесен, Инворцлав, в Торн на Висле. Оттуда мы должны были возвращаться в Гнесен, большой город в Польше. Там располагался склад, который нам предстояло охранять. В моем доме жила жена польского солдата, достаточно хорошо обучившая меня польскому языку. В течение двух недель нашего пребывания мы страдали от холода, потому что не могли хорошо согреться в эту холодную зиму.
В конце концов, восемь человек, в том числе и меня, комендант города отправил в отдаленные деревни. Я получил несколько письменных приказов реквизиции продовольствия; но, хотя мы не знали дороги, нас не снабдили проводниками. Но поскольку я должен был выполнить мое поручение, как и другие мои товарищи, я пошел в еврейский квартал, где все говорили, но мало кто мог читать и писать по-немецки, и некоторые, как я выяснил, знали чуть-чуть и польский. Там я хотел взять первого же еврея в качестве проводника, но, завидев солдата, все разбежались. Наконец, я погнался за одним из них, побежал за ним на чердак его дома, где настиг его среди женщин и детей. Он стал защищаться, и мне пришлось применить силу. Крепко схватив за пальто, я поволок его вниз через два пролета лестницы, и гнал вперед в течение двух часов, угрожая ему расправой, если он не приведет меня в нужную деревню. Нам пришлось пройти вброд через озеро, в котором вода порою доходила до колен. Я приказал еврею идти впереди, но он, боясь утонуть, громко завопил. Я рассмеялся и сразу же отправил его обратно. После того как мы пересекли озеро, он присел и вылил воду из сапог.
После того, как я пришел впереди лежащую деревню, вельможа [староста] отправил меня в дом мэра. Но, когда я вошел в комнату через соломенную дверь, я не мог уже стоять на ногах и ничего не видел вокруг себя. Это заставило меня остановиться на ночь в дворянском доме. На следующий день я должен был посетить восемь деревень, но часто на деле удавалось лишь одну или две в день, потому что приходилось проходить расстояние в три-четыре мили [немецкая миля равна 7420 м.]. В одной усадьбе я не смог получить проводника, поскольку все разбежались и спрятались, завидев меня. Огромная собака пыталась броситься на меня, и я застрелил ее, из-за обычного юношеского порыва. Это было еще одной причиной, почему я не заполучил проводника. Я путешествовал один, по своему собственному желанию, в деревни других районов, где, как почти и везде, получал подарки, которые вполне удовлетворяли меня.
Поскольку, как я уже сказал, мне потребовалось восемь дней вместо четырех, что бы обойти деревни, и поскольку наш конвой поспешно покинул Гнессен, я и трое других вернулся слишком поздно. Наш конвой уже ушел. И получив его направление маршрута из Гнессена в Нейссе, крепости в Силезии, нам пришлось идти одним около 100 часов.
Поскольку нас было четверо, мы решили не спешить догонять наш конвой, но позаботились, что бы наше путешествие было удобным. Мы пошли к местному вельможе, которые обычно запрягали своих собственных лошадей, если солдатам требовалось быстро нагнать конвой, поскольку боялись понести ответственность, за наше опоздание. Если нам нужны были лошади, мы пользовались этим методом наравне с физической силой.
В этот раз мы взяли четырех лошадей у вельможи, но, к сожалению, путь наш пролегал через большой правительственный город Позен. Там служащий сказал что-то горожанам, но мы ничего не поняли и продолжали путь. Нам захотелось выпить немного бренди в последнем пригороде, и только тогда мы остановились. И почти сразу, восседая на белом коне, прибыл польский генерал, дислоцированный там в гарнизоне. Наша ситуация оказалась незавидной, и мы должны были быстро решить, что делать. Наш самый болезненно выглядевший товарищ лег на землю и начал непрестанно стонать. Вместо приветствия генерал стал угрожать, что напишет жалобу в наш штаб в Силезии о таком использовании его лошадей. Это могло произойти, если только больной вызывал сомнения у генерала. Что бы как-то обезопасить себя мы заявили, что у нас тогда будет право пожаловаться в полку, что Его Превосходительство генерал помешал нашему продвижению, что привело к смерти больного. После этого нам дали повозку, запряженную двумя лошадьми, и мы смоги продолжить путь, смеясь над нашим «больным товарищем».
После Позена мы прибыли в маленький польский гарнизонный городок под названием Фрауштадт. Я не могу не упомянуть этот город, из-за его ветряных мельниц, которых насчитывалось ровно 99.
После Фрауштадта мы, совершив несколько переходов, были в Глогау, и в канун Пасхи квартировались там у какого-то еврея. Поскольку мы были уже знакомы с этим городом, мы хотели, чтобы у евреев осталось что-нибудь на память о нас. Провизию, как и обычно, по причине их жадности и корысти, мы взяли насильно и, поскольку у евреев всегда дома был фарфор, мы собрали всю фарфоровую посуду и ели с нее, вызывая такой шум, что перед домом собралась толпа людей, послушать, что происходит. В оправдание могу сказать, что мы и не думали умышлено делать что-то не кошерное, что бы евреи потом не смогли пожаловаться на нас.
Из Глогау мы отправились с несколькими «Черными Егерями» [прозвище пешего егерского батальона фон Романа] по направлению к крепости Швейдниц [совр. Свидница]. Найти повозку за пределами Глогау оказалось большой проблемой. На Пасху, 29 марта, мы обыскали каждую конюшню в деревне под названием Хохкирх, и, ничего не найдя, решили заглянуть даже в дом пастора. Но обыскав все здание, мы также ничего не нашли, кроме одной старухи, и нам пришлось идти к церкови. Там шла месса, и она была полна людей. Тем временем во дворе стояла красивая карета без лакея, запряженная двумя лошадьми, которую мы отвязали и увели. Поскольку мы боялись встречи с людьми из церкви, я гнал карету, пока она не наткнулась на пень и не перевернулась вместе с нами в грязь. Потом мы вновь двинулись в путь и ехали до тех пор, пока не оказались в полумиле от Швейдница. Там была таверна в лесу, где мы задешево продали карету с лошадьми трактирщику и отправились дальше.
Когда мы подошли к крепости Нейсе, мы продолжили путь с нашим и батальоном Секендорфа через Бреслау, затем через город Калиш в Польше, Позен, Гнессен, Инворцлав, и Торн на Висле. Оттуда мы отправились через прусскую Померанию в сторону крепости Кольберг на Балтийском море. В миле от крепости был город Белгард, с замком, который был отведен нашему королю Фридриху, пока он располагался там лагерем как генерал от кавалерии.
На пути от Торна к Кольбергу я увидел озеро в лесу у монастыря. На этом озере было много лягушек, имевших очень красивый ярко-синий цвет, и ни один солдат не уходил до тех пор, пока не поймал бы одну из них. Мы приехали в маленький городок, большую часть населения которого составляли евреи. В тот же день нам пришлось пройти несколько миль, сквозь снега и болота, вода в которых доходила нам до колена, пока не получили постой на ночь. Я и еще четверо вошли в дом одного еврея. Комната была полна соломы и коз. Поскольку там не было ни печи, ни дров, мы отправились в другой дом, где нашли еврея и связали его, что бы таким грубым поведением заставить его жену принести нам еды.
На время пока мы осаждали Кольберг, нас отправили в лагерь в болотистой местности. Там не было ни бревен, ни даже соломы, и наши казармы были построенные из земли и дерна, а вокруг них были вырыты рвы. Так как многие болезни проявляются из-за постоянного тумана, я заболел, и мне пришлось ехать в госпиталь в Штеттине, являвшемся крепостью на море. Когда я приехал туда с несколькими парнями из батальона, мы были помещены под самой крышей трехэтажной больницы. Каждый день возле меня умирало 12-15 человек, от чего меня сильно мутило, и, возможно, это стало бы причиной моей смерти, если бы я и еще четверо товарищей уже на второй день пребывания не сообщили, что чувствуем себя лучше и убрались бы оттуда. Если верить слухам, то этот госпиталь и еще 3 в округе содержали около 6000 больных, и всем, у кого сохранился хоть какой-то мало-мальский аппетит, приходилось страдать от голода. И это тоже подвигло меня покинуть госпиталь. На третий день, нас пятерых человек отпустили, и мы без задержки отправились в наш батальон.
В Штеттине располагались вюртембергские солдаты, которые были одеты в униформу белого и красного цветов, то есть, как и австрийские солдаты. Эта крепость занимала такую позицию, что могла быть осаждена только со стороны Берлина. Здесь Одр впадал в Балтийское море. Устье вместе с болотами, которые простираются на мили вокруг, окружают две трети города. Над болотом проложена плотина в милю длиной, простирающаяся к мосту возле деревни Дамб [совр. Дабье 5 км, к юго-востоку от Штеттина]. Это большой и красивый город, но, особенно, прекрасны большие купеческие корабли в гавани. Когда мы впятером без промедления прибыли к Кольбергу, мы имели честь продолжить осаду еще 3 недели. День святой Троицы особенно остался в моей памяти, потому что в тот день состоялся штурм крепости.
После полуночи мы покинули лагерь, все батальоны двинулись вперед через болото. Когда, наконец, первые выстрелы раздались на заставах, нам было приказано атаковать вброд рвы и валы с фашинами, разбрасывая и переворачивая внешние укрепления. Когда я стоял во рву, то солдаты вытягивали оттуда друг друга при помощи мушкетов. Валы были сооруженв из песка, и все чаще солдаты падали под огнем противника, или просто из-за оползающего под ногами песка. Огромные пушечные ядра пролетали над нашими головами, гремя так яростно, что нам казалось, что земля рассыпалась под нами. Когда почти все были на вершине земляного вала, многие пруссаки были уже уничтожены, а оставшиеся в живых бежали к воротам. Тогда мы решили захватить ворот, чтобы войти в город, но в этот критический момент пруссаки выстрелили в нас из малых и больших пушек, и закрыли ворота. Вражеские пули и снаряды обрушились на нас словно проливной дождь, и мы были вынуждены отступить. Тем, кто взобрался на вал, пришлось прыгать обратно в ров вместе с пленными, и остальные следовали их примеру. Во время отступления многие падали на штыки, кто-то утонул, а некоторые были пленены, и позже отведены в крепость и отосланы в Данциг по морю.
Когда мы достигли лагеря, то увидели, что многие потеряли шлемы, винтовки, сабли, рюкзаки и др. Многие осматривали себя, выискивая ранения из-за частых паданий и множества ушибов, у некоторых их не было, однако, большинство не знало о полученных повреждениях, пока не добрались до лагеря.
В этом лагере были поляки, вестфальцы, французы и, как уже говорил, лишь два вюртембергских полка. Однажды утром пруссаки на кораблях с моря застали польский лагерь врасплох, как это было уже раз на Пасху. Пушечный огонь был настолько сильным, что поляки не могли быстро ретироваться. Их пушечные ядра преодолевали более половины пути к нашему лагерю, в то время как наши ядра летели параллельно воде, и, поскольку окружающие болота замерзли, ядра могли катиться по льду так быстро, что одно часто могло сбить с ног человек 10-12, или часто переламывая ноги солдатам. Во время этой осады пруссаки часто совершали вылазки, хотя каждый раз возвращались обратно с большими потерями.
Через четыре недели пришла команда от генерала Вандама, вернее от принца Жерома, что оба полка из Вюртемберга должны идти форсированным маршем в Силезию на осаду Сильберберга. Мы должны были получить дополнительных лошадей в небольшом городке Белгарде, для перевозки снаряжения. Это принесло мне несчастье, поскольку мой рюкзак, плащ, штык, и деньги, которые я хранил в поясе своего плаща, были потеряны. Когда я был на квартире и узнал об этом, я решил взять лошадь и скакать в другие роты, чтобы отыскать свои потерянные вещи. Мне нужно было реквизировать, а после, вместе с хозяином, найти его лошадь в лесу, поскольку я видел навоз в конюшне. Когда у меня появилась лошадь, она была без седла или уздечку, и мне пришлось сделать уздечку из куска веревки. Я проехал около трех миль по окрестным деревням, но ничего не нашел. В итоге я только заблудился и не знал, как спросить, куда мне надо было ехать, потому что из-за разных диалектов я не мог вспомнить название деревни, но я верил, что могу вспомнить дорогу. Наконец, когда совсем стемнело, у меня не было другого выбора, как позволить лошади самой идти, куда ей вздумается, что оказалось хорошим решением. Лошадь шла полночи через пустоши и леса, и, поскольку я не пускал ее пастись, он отправилась домой, в свою деревню; и так мне пришлось смириться со своей потерей.
От этой деревне путь пролегал через Померанию и Польшу в Бреслау. В Калише мы получили фургоны, которые надо было перевезти в лагерь близ Франкенштейна и Райхенбаха. Мы прибыли туда в июне месяце.
Все Вюртембергские полка, а так же баварцы держали в осаде крепость Сильберберг. Крепость нельзя было взять штурмом из-за высоких стен, и город не хотел сдаваться. План этой крепости мог быть изучен многими нашими людьми, которые попали в плен, но только после войны. Во время войны и даже не было позволено увидеть дорогу, по которой они пришли сюда.
Спустя две недели, несколько полков оставалось перед крепостью, а другие, среди которых был и мой, должны был начать осаду Глатца. Когда началась блокада этой крепости, Вюртембергские войска заняли лагерь в цветущем ржаном поле, и стебли были нужной длины, чтобы использовать их для строительства казарм. Все же было лучше, чем спать под открытым небом.
Когда я прибыл на это поле, я поспешил отыскать моего брата, который был в батальоне Лилиенберга. Здесь мы встретились, обнялись, приветствуя друг друга, и радость наполнила наши сердца. Потом он отвел меня к себе в казармы и отдал мне несколько штанов, рубах, и несколько других предметов одежды, который мне нужен, поскольку, как я уже сказал, я потерял почти все в Колберге.
Когда крепость Глац была полностью окружена осаждающими, осажденные несколько раз проводили неожиданные атаки против нас, которые всегда заканчивалась потерями у них. Через две недели, мы предприняли атаку на город и крепость, которая началась из каждого лагеря около часу ночи Осторожно, избегая всякого шума и случайных выстрелов из мушкетов, и мы прошли колонной через поле в сторону заставы. Люди были по шею мокрыми из-за росы на стеблях. Когда заставы открыли огонь, нам была дана команда идти на штурм, и всем пришлось пройти через реку, глубина в которой порой доходила до рук. Когда под дождем из пуль бруствер, располагавшийся перед нами, был пройден, многие пруссаки вместе со своими женщинами и детьми, были заколоты и застрелены, некоторые были оставлены в живых, и вместе с лошадьми и пушками, оставлены за стенами крепости. Тогда батальон Лилиенберга оказал натиск на городские ворота, но попытка, несмотря на большие потери, оказалась безрезультатной. Пока противник оборонялся в плотно застроенных частях города, на нас обрушился страшный обстрел легкой и тяжелой артиллерии, и нам пришлось уйти с позиций, которые мы занимали. Бруствер был взорван большими минами, и повсюду летали снаряды, так называемые печкранце [деревянные кольца, обмотанные вымоченной в смоле веревке], которые можно было потушить, только если присыпать их землей.
Возвратившись в лагерь в “небольшом” расстройстве, на рассвете все стали разыскивать своих друзей. Со сжимающимся от страха сердцем я искал своего брата, и мы нашли друг друга целым и невредимым. Всех, кто знает, что такое братская любовь, конечно, можете себе представить нашу радость в этот момент. Когда эта атака закончилась, нам было сказано, что, если пруссаки не сдадутся, мы будем атаковать крепость снова следующей ночью. Однако, повторная атака так и не состоялась, в связи с объявлением мира. Если кто-нибудь был свидетелем страшных взрывов, он может представить великолепную картину штурма крепости, которая является более замечательным зрелищем, чем полевое сражение. [Лень переводить описание дословно]
Бомбы и гранаты в огромном количестве пересекаются в воздухе, все вокруг плывет, как огненные шары, и взрывается в воздухе или на земле. Ядра часто сталкиваются в полете, и все это создает страшную красоту. Другое дело ракеты, которые летят незаметно, с небольшим шипением.
Мы оставались несколько дней в лагере, нас отправили в постоянный лагерь в районе Рейхенбаха, и, наконец, каждые две недели перебрасывались с другие районы. В день св. Якова все Вюртембергские батальоны покинули Силезию, направляясь в Франкфурт-на-Одре, занимая лагеря в Браденбурге, в частности около Берлина в Старгарде, Фюрстенвальде, Бескове и др.
Здесь мы пробыли одиннадцать недель, среди бедных крестьян, которые из-за неурожая в регионе не имели ничего, кроме картофеля, фасоли, и баранины. В разговорах о лучшем продовольствии, котором они должны были предоставить нам, они часто намекали на то, мы вернулись из возможно более богатой страны. И мы, поскольку хотели лучшей пищи, не смогли оценить по достоинству то, что они имели, и забили всех их стада.
Для тех, кто хочет обсудить их нищету и ее причин, мои наблюдения изложены следующим образом: во-первых, эти люди по-прежнему обязаны своим дворянам большой барщиной, землевладелец требует от крестьянина-арендатора наемного рабочего или его сына к себе на работу от четырех до шести дней в неделю без заработной платы. Подобным образом он берет его дочь на шесть лет без уплаты ей зарплаты, так и правитель забирает сына на службу в армию. Зависимый, или полузависимый крестьянин должны отрабатывать в зависимости от размера своего имущества. Так что встречаются деревни, где мужчина с женой и детьми работают от трех до пяти дней на дворянина, а оставшееся время на себя. Однако, за это он получает столько земли, от землевладельца, сколько захочет, сможет обработать.
Во-вторых, почва большей частью состояла из песка, так что при посеве и возделывании земли требовалось окружать ее небольшим забором, чтобы предотвратить выдувание почвы и семян [ветровая эрозия почв]. Поэтому можно выращивать только овес, картофель, рожь и редко где пшеницу.
В-третьих, это отсутствие культуры, особенно физической подготовки, трудолюбия, взаимопонимания и религии. Редко кто из людей ходит в церковь, только старики. Я сам часто видел, как пастор в воскресенье проводил службу для восьми или десяти человек, с полным отсутствием рвения. Так же, я выяснил у крестьянина, что его мальчик лет одиннадцати или двенадцати, что не умеет ни читать, ни писать и ничего не знает о религиозных учениях.
Так как я умел читать, и знал десять заповедей, я спросил, учили ли дети их в школе. Крестьянин ответил: «Да, они должны были учить, но мой сын не знает их и не умеет ни читать, ни писать. Я заставлял его, но он так и ничему не выучился». Поскольку, эти люди малообразованны даже в вопросах собственной религии, нехристианские и еретические книги служат тому, чтобы научить их ненавидеть другие вероисповедания. Поэтому такие люди достаточно слабы, и готовы верить разным родам басням. Читая книги, я убедился в этом, особенно после разговора с этим крестьянином. И мне пришлось сыграть роль могильщика: привязав камень к их книге, я утопил ее в большом озере.
После того, как я провел в этой деревне около трех месяцев, весь наш корпус отправился домой. Путь пролегал в Эльвангене через Плауэн, Нюрнберг, Байройт, Ансбах, и Динкельсбюль. Король уже ждал нас и в Шлоссфилде [Schlossfeld] был устроен смотр. Было необычайно холодной в этот день, хотя мы уже и привыкли к холоду. Перед тем, как мы прибыли в Эльванген, моя рота провела ночь в маленьком городке Вайльтинген, что располагался в “Старом Вюртемберге». Предполагалось, что все закричат от радости от возвращения домой после пересечения границы, но на деле были лишь ругань и препирания по поводу полученного плохого постоя. Эта кампания была окончена, и две мои сестры со старыми друзьями посетили нас с братом. Воссоединение семьи было большой радостью, и не могло быть большего доказательства семейной любви.

Перевод делал по первому двуязычному изданию, который можно найти в интернете, хотя книга переиздавалась в Штатах вначале 90х и ее тоже можно найти без труда. После прочтения возникло некое странное чувство. Первая публикация 1936 год, первая глава (в первом издании воспоминания начинаются с похода в Россию, но при переводе я придерживаюсь хронологического порядка событий) можно встретить какие-то антисемитские высказывания. При желании можно провести исторические параллели. Может я заблуждаюсь, но в книге может что-то было приукрашено или передано не совсем достоверно, в рамках сложившейся сложной политической ситуации 1930-х годов.
Но в любом случае, я переводил как то было напечатано. Все замеченные вами ошибки постараюсь оперативно исправить. А то я одновременно перевожу еще и статьи по учебе, в итоге все майские провожу за монитором более 10 часов, и уже все слова сливаются в одно, в голове каша, а редактора нет. Ссаными тряпками, прошу, сильно не кидаться!

По-моему, вполне достойно. Немного литературной обработки, уточнить мелкие детали (типа еврейского пиджака ) - и будет произведение.

Насчёт конъюнктуры - верно подмечено. Немцы - изуродованные вековым крепостничеством антисемиты. Я сразу сказал: американцы такие американцы.

Спасибо, постараюсь придумать как исправить. В ближайшие дни, скорее всего, приступлю ко второй части. Пусть модератор, пожалуйста, удалит первое сообщение с картой!
А пока в довесок планшет Эбнера батальон фон Ромига на 1807 год

Спасибо, прочитал с большим удовольствием, а что до литературной обработки, она зачастую оставляет от первоначального текста только смысл. Поэтому переводы разных авторов по сути это самостоятельные произведения. Ну вот например:

Осенью, во время похода императора Наполеона и его союзников против прусского короля, вместе с полком я проделал долгий путь в Пруссию. Мы двинулись через Эльванген, Нюрнберг, Ансбах, Байройт, Плауэн, Дрезден в Саксонии, затем через Бунцлау в Гросглау в Силезии, где около трех недель простояли в гарнизоне.

Теперь кое что меняем, добавляем мелких деталей:

Осенью, император Наполеон, двинул войска на пруссаков. Вместе со своим полком я проделал длинный путь, чтобы наказать этого выскочку, короля Пруссии. Мы двигались через Эльванген, Нюрнберг, Ансбах, Байройт, Плауэн, Дрезден в Саксонии, черт бы побрал эти места, затем через Бунцлау в Гросглау в Силезии, где около трех недель бездельничали в гарнизоне.

_________________
««Прежде всех богов был Мумму, дух чистого хаоса…»» @Вавилонская мифология

Солдат без задачи - хуже фашиста. (армейская мудрость)

Скорее француз и лягушка. Хотя автор вроде не француз, но все равно представитель Великой армии.

_________________
««Прежде всех богов был Мумму, дух чистого хаоса…»» @Вавилонская мифология

Коллеги, стоит ли делать больше примечаний? Например выносить за скобки современное название городов, или оригинальное немецкое, добавить примерное расстояние между ними, или еще чего для удобства?
А детали и литературная обработка, наверное, самое сложное в переводе мемуаров. Сложно что-то придумать и добавить, оставаясь объективным (ведь я все же историк, а не литератор), когда у автора нет практически ничего по поводу личностной оценки происходящего. Все по-солдатски лаконично: где был, что делал, что видел. Прочитав всю книгу, даже не заметил каких-то мыслей о Наполеоне, просто упоминает его несколько раз.
Несколько лет назад переводил для себя мемуары английского солдата Уильяма Сёртиса, квартирмейстера 95-ого полка (к сожалению у меня сохранилась только первая глава, когда он еще служил в 56-ом полку), у него тоже все довольно скупо в оценках, но хотя бы можно понять позицию к службе в армии, потому что он был добровольцем. Там был довольно забавный момент, когда автор рассказывает, как перед высадкой в Голландии в 1799 г. солдаты 35-ого полка без приказа срезали косицы. Для него это был настоящий шок, потому что это было нарушением устава и воинской традиции. Так что в том случае можно найти что-то личностное.

Мне удобно и так. Но я не специалист.

Зато есть бойкие рассуждения, обличающие пороки крепостнической экономики и религиозного нерадения пруссаков...

Там, где их нет, можно прибавлять к тексту маленькие фантазийные образы. Это не вредит. Собственно перевод это зачастую вообще самостоятельное произведение переводчика, как часто бывает в особенности с поэзией. Так что не нужно бояться вводить в текст инородные объекты, главное, чтобы они гармонировали с основным текстом. Хотите, я для примера обработаю пару абзацев вечерком, забавно будет сравнить с Вашим текстом. Литературный конкурс может получиться.

_________________
««Прежде всех богов был Мумму, дух чистого хаоса…»» @Вавилонская мифология

Я кстати недавно натолкнулся на записи о моих персонажей на космической станции Сивил. Это был такой литературный проект в конце 90-х. Игра писателей, где каждый придумывает себе персонажа и помещает его в общий мир. Каждую неделю, происходит ход. Человек пишет краткую новеллу о взаимоотношениях персонажей. Я конечно уже это дело давно забросил, но немало удивился что персонажи мои так понравились, что о них люди писали дальше и без моей помощи один из них сделал карьеру, дослужился до начальника СБ потом был разжалован и стал предателем.
Очень странное ощущение, когда твои персонажи живут своей жизнью.
Если будут желающие, можем организовать нечто похожее в качестве развлечения. А другой так и остался простым пилотом, хотя киборги попытались недавно выкрасть его кота телепата, которого я тоже придумал в 1998 году. Вот забавно то.

_________________
««Прежде всех богов был Мумму, дух чистого хаоса…»» @Вавилонская мифология

Конечно, можно попробовать совместными усилиями разнообразить текст, побольше художественных образов, добавить что-то, на пример, к описанию штурма, вставить побольше экспрессивных выражений, сделать текст более эмоциональным. Но литературный конкурс здесь, скорее всего, излишен. А конкурс отдельной темой, или что-то типа "литературного уголка" - я только ЗА! Думаю, многие форумчане что-то писали, и многим было бы интересно почитать. Правда я писал все по старинке, на бумаге, и многое не сохранилось, но что-то, думаю, могу восстановить.
Начал вторую главу, про войну с Австрией. Но пока очень занят, что бы переводить быстрыми темпами. Но постараюсь сразу "оживить" текст

Я тоже займусь на выходных. А литературный уголок, отличная идея. Надо поразмыслить, как все это оформить. А то у нас тут и поэты есть.

_________________
««Прежде всех богов был Мумму, дух чистого хаоса…»» @Вавилонская мифология

Кампания 1809

После прусской кампании, разными способами я пытался заработать немного денег. Когда в 1809 вспыхнула война с Австрией, меня отозвали в гарнизон в Штутгарте. Мой полк вместе с несколькими другими были уже на марше в Шорндорф, дорога в который пролегала через Баварию. Однако вскоре курьер нагнал нашу колону, привезя с собой приказ вернутся в Штутгарт, а на следующий день прибыл новый, с приказом идти в Тироль через Адлерберг.
Мы прошли через Хехинген, Киллертхал, Заульгау, Альтсхаузен, а затем монастырь Вайнгартен. Там мы уже заметили первые аванпосты противника, но мы по-прежнему получили хорошие квартиры и в избытке местного Боденского вина. Когда Тирольские повстанцы услышали о большой французской армии, поддерживаемой союзниками из Бадена, они отступили, и мы продвинулись вперед на всех направлениях. Армия тогда прошла Равенсбург и Хофен на Боденском озере, пока противник с небольшими перестрелками отходил в Линдау и, наконец, обратно, к себе в горы.
В Хофене также был дислоцирован полк Лилиенберга, в котором служил мой брат, и мы смогли встретиться в его квартире. Легко представить, как мы, братья, радовались от души нашему воссоединению. Беспокойство, что одного из нас настигнет возможное несчастье, было огромно, потому что мы редко виделись и не могли позаботиться друг о друге.
После нашей встречи мне пришлось пройти через Буххорн [Buchhorn] в Линдау. Этот последний город был расположен на острове на озере, и в него вел деревянный мост. Повстанцы покинули этот город, из страха, что его могут заблокировать. Первый батальон моего полка оставался десять недель в этом городе, в котором также были размещены французские кавалеристы. За это время противник успел сделать несколько вылазок против нас, среди которых были особенно примечательные.
Когда я стоял на форпосте у пикета возле белеющего луга [там выращивали лен], направленного в сторону Брегенца, противник обошел нас через виноградник. Форпосту пришлось вернуться обратно на пикет. Пикет вел огонь, но противник продолжал наступать. Пока солдаты стреляли отовсюду, где могли занять позицию, мы расположились за выцветавшим домом и перешли к обороне. Чтобы быть в состоянии лучше прицелиться, я забежал в стоящую впереди хижину, построенную из досок. Поднявшись по наружной лестнице, я положил свое ружье на перила, откуда мог бы вести прицельный огонь по каждому кто бы ни приблизился. За время пока я стрелял, я израсходовал сорок из моих шестидесяти патронов. Вражеские пули продолжали сыпаться градом на мою лачугу, и враг смог подойти слишком близко к ней. После этого я бросился вниз по ступенькам и через луга обратно к пикету, который уже отступал в сторону города. Затем я должен был бежать, продираясь через сады и кусты. Но враг подошел к воротам немногим позже, чем я сам. Я задыхался, ловя ртом воздух. После того как мы все отступили в город, враг оставался за пределами города еще три дня, постоянно ведя огонь. Мы, возвели бруствер из мешков с песком и оборонительными железными шипами. Мы вели огонь через бойницы и небольшими пушками со стены. Во время одного из сильных обстрелов я застрелил человека перед садовым домиком. Он выдвинулся немного вперед, в направлении бруствера и бойницы; но, после того как я выстрелил, он вдруг упал. Несколько других человек, как часто бывало, хотели унести мертвеца, однако, чем чаще они пытались это сделать, тем чаще сами получали ранения. Наконец мы выстрелили из пушки в большой красивый садовый дом, и там начался пожар. На третий день противник не мог больше держаться, из-за постоянного сильного артиллерийского огня, и вернулся обратно в свои горы.
Как только дорога была очищена, тысячи деревьев в садах были вырублены вместе с высокой и красивой изгородью, остальные здания были полностью снесены, что бы не быть помехой для обстрела. Это нанесло городу общий ущерб в один миллион флоринов.
Спустя какое-то время началось общее наступление, для которого соединились полк Лилиенберга, баденцы, некоторые французские солдаты и застрельщики. Враг был атакован перед Линдау, и был отброшен обратно в горы. Перед атакой собрали добровольцев, готовых идти в авангарде и вести перестрелку с врагом, и я решил присоединиться. Нас было 160 человек, и мы были под командованием лейтенанта. Под постоянным огнем около пятидесяти стрелков были отрезаны от нас во время преследования, и отведены в плен в горы. Все добровольцы были на полпути к горам, которые были в двух часах от Линдау, чтобы вернуть пленных. Только тогда мы заметили, что колонны идущей позади нас не было, она разорвалась в середине, и наш отряд отдалился на три четверти часа пути, а это слишком далеко. Мы слышали стрельбу далеко слева, и далеко справа, как будто он раздавался из Кемптена и справа из Брегенца. Казалось, это может заставить наших солдат начать отступление, так и случилось. Лейтенант хотел отступать с ними, но мы все жаловались на это, потому что хотели, вернуть пленных товарищей. Лейтенант не согласился с нами, и нам пришлось вернуться в маленькую деревушку у подножия гор. Когда мы вошли в эту деревню, из домов и садов по нам открыли огонь, а наша основная армия уже была на полпути к Линдау. В тот момент всем пришлось полагаться на свои ноги, и под огнем противника, мы бежали до тех пор, пока мы чуть не задохнулись. Мы встретились весь наш корпус в дубовой роще в получасе от Линдау. Здесь мы хотели сделать перерыв, но не могли из-за опасности попасть в окружение повстанцев. Теперь отряд отступал медленно, пока возле города не занял положение для стрельбы. Здесь мы провели полчаса, и все стреляли, как могли. Были выставлены пушки, но даже картечный огонь не помогал нам. Враг, расположившись полумесяцем, лежал на земле за изгородью, деревьями и пригорками, и как каждый их боец мог легко поразить нашу тесную шеренгу. Когда многие из наших солдат погибли, а враг приблизился к городским воротам, чтобы отрезать нам путь, мы поспешили отступить в город.
Следует отметить крестьян, которые должны были везти повозки, чтобы забирать раненых. Они прибыли прямо к моменту вражеской атаки. Четверо мужчин вели четырех лошадей, каждая из которых была впряжена в повозку. Как только началась стрельба, они должны были оставаться с нами. Никто из них не смог осмелиться сидеть прямо на своем коне: они всем телом вжались в своих коней, а те, кто бросились прочь посреди ужасного шума, позже были высечены за свою трусость.
За это время, что я был в Линдау, второй батальон нашего полка, который дислоцировался в Вангене и Исни, полностью сдался в плен. Позже, когда был заключен мир, мы двинулись в Брегенц, город на Боденском озере. Однако вход в этот город мог рассматриваться как несколько враждебный шаг. И ради безопасности несколько полков, спускающиеся с гор, вошли в город сзади, а те, кто из Линдау въехали в него спереди.
Полк Лилиенберга некогда прежде уже был вынужден раз бежать из этого города после его завоевания. Это случилось таким образом: в то время как солдаты искали добычу в подвалах домов, противник вошел в город и вывели всех жителей через три узких прохода в горы. Но в тот раз враг не использовал свое преимущество. Вместо того, что бы обрушиться на наших солдат, заранее перекрыв выходы из города, и пленить всех, они только стреляли вниз с гор на бегущих в проходе солдат, даже не заняв самые удобные позиции для обстрела.
Когда мы вступили в Брегенц, среди солдат упала дисциплина. Подвалы были взломаны, из всех были вынесены ведра и бочки с винами. Даже оставались несколько бочонков, брошенные убегающими. Все жутко напились, пока, наконец, строгий приказ не положил конец всему этому. Мы пили особенно много очень густого красного Тирольского вина, и у нас было всего в изобилии. Но когда настал новый день, и все перешли на свои постои, все стихло, и имущество граждан было под охраной.
Я пробыл там почти три недели в доме трубочиста, вместе с девятью другими солдатами. Мы ни в чем не испытывали недостатка, даже могли пить вино и хересный бренди [Шерри-бренди]. После трех недель мой полк был переведен в Дорнбирн, который был большим торговым центром, лежащим в долине Рейна между Швейцарией и Тиролем. В этом городе я остановился в доме скорняка, который сам по-прежнему был с повстанцами. У его жены был маленький ребенок примерно восьми месяцев. Этот ребенок был удивительно красивым, и я продолжил свое веселье.
Я дал этому ребенку попробовать немного бренди. Мало-помалу ребенок распробовал его так, что даже стал немного пьяным и таким радостным, что мне пришлось постоянно его придерживать, что бы он не свалился со своей подушки. Это было очень весело, и я не причинил ребенку никакого вреда. Я провел еще около трех недель в этой квартире, и в деревне люди были вполне дружелюбными.
Некоторые семьи в этой и окрестных деревнях имели служанок из Тирольских Альп. Эти служанки имели особенно примечательные платья. Платья были сшиты из цельного куска такни, и состояли из черной юбки со множеством складок и лифа. На голове они носят большие и круглые, как пчелиные улья черные шапочки, которые также имеют множество интеерсных складок. Эти горничные имеют особенно красивый нежно розовый цвета лица, который, как говорят, получается из-за большого потребления молока и сыра. Мне не удалось много пообщаться с ними, поскольку они стеснительны и не очень разговорчивы. Они показали это даже по отношению к более порядочным солдатам, что я знал из опыта, так как в моем доме, где я остановился, было две таких горничных. Часто случалось, когда они сидели за трапезой, я прилично шутил с ними, но они выпрыгивали из-за стола и выбегали из комнаты, и трудно было заставить их вернуться вновь.
Касательно плодородия этой области, то там не так много ржи или немецкой пшеницы, или других зерновых. Однако в хлебе, как правило, ничего, кроме зерна. Когда ты смотришь на хлеб, то кажется, что он сделан из лучших зерен. Однако когда ешь его, можно заметить, что он довольно грубый, тяжелый и сырой. Дерево здесь не дешевое, и во всей долине Рейна жители копают торф, то есть, серовато-красный дерн. Они режут его, а потом сваливают и сушат на солнце, что бы потом сжечь в печах вместо древесины
В течение этого времени, от весны до осени, мы всегда видели заснеженные горы вокруг нас. И когда шел дождь, и даже в самую невыносимую жару в августе, было видно, что вершины гор были покрыты свежим снегом.
В октябре мы двинулись домой. Маршрут пролегал через Ванген, Равенсбург, Альтдорф и Вальдзее, а оттуда в Биберах, где мы все должны были оставаться в течение некоторого времени, находясь на постое в окрестных деревнях. Меня определили в дом зажиточного крестьянина, который жил со своей сестрой-монахиней. Поскольку по определенным дням я читал книги, монахиня заметила это и спросила меня, почему я всегда такой задумчивый, когда читаю. Я ответил ей, что обстоятельства моего прошлого дали мне повод так поступать.
Я всегда пытался быть дружелюбным и смог все больше и больше привлечь ее внимание к себе, и она стала расспрашивать других солдат о моих обстоятельствах. Я решил, что если я солгал, то надо продолжать лгать. Я подговорил всех моих товарищей, расположенных в этой деревне, называть меня порою «Миллером», в другой раз «Вальтером», иногда «Капуцином». Однажды монахиня сказала мне: «теперь я знаю, откуда ваше благочестивое чтение. Теперь вы можете признаться мне». Тогда я и сказал ей, что мой брат был священником, а я монах-Капуцин, что я уже дал обет целомудрия, а также то, что мое имя было Миллер, а не Вальтер, которым некоторые злые солдаты называли меня. Я, наконец, сказал ей, что доказательство тому - моя борода, которую я носил.
Теперь, эти благочестивые люди были очень благосклонны ко мне, и монахиня сказала мне, что моя история пришлось по вкусу всей ее деревни, и меня стали ставить выше всех других солдат, да так сильно, что один старик порою плакал. Особенно, когда мы уходили, он плакал вместе с другими, попросив, что если я полюбил их, то должен сообщать им о своей будущей судьбе, даже из самых отдаленных мест. Они попросились сопровождать меня в течение нескольких часов.
Прошли 1810 и 1811 года. Я жил в доме моего крестного, Мастера Хефеле, трактирщика из Эльвангена, когда разгоралась новая война.

Вторая глава очень небольшая. Львиную долю в книге занимают поход в Россию и кампания 1813 года. Думаю, вскоре примусь за них. Буду публиковать ее частями, что бы не задерживать читателей Комментарии, замечания, благодарности и недовольства, по-прежнему, приветствуются!

Мой полк вместе с несколькими другими были уже на марше в Шорндорф, пролегающем через Баварию.

Лучше написать – дорога в который пролегала через Баварию, а то получается, что сам Шорндорф пролегает.

Поднявшись по наружной лестнице, я положил свою винтовку на перила

Винтовкой в русском принято называть казнозарядное нарезное оружие, которого тогда не было.
Какое слово в оригинале?

_________________
May the Force be with you.

Большое спасибо, поправил!
В немецком оригинале названо "Gewehr", в английском переводе - "rifle"
Может тогда просто написать мушкет? Или ружье?

Gewehr да, винтовка. Поэтому и штуцер может быть. Наверное лучше более общее слово ружьё использовать. А он там не уточняет, кто он по профессии мушкетёр, егерь, гренадёр?

_________________
May the Force be with you.